Ваши любимые вдохновляющие стихотворения

Зря ты это ... Мог бы в платинку снести .

Сейчас, пожалуй, А.Пушкин "Сцена из Фауста":

Иосиф Бродский - Осенний вечер в скромном городке

Иосиф Бродский
     Я входил вместо дикого зверя в клетку...
     
     Я входил вместо дикого зверя в клетку,
     выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
     жил у моря, играл в рулетку,
     обедал черт знает с кем во фраке.
     С высоты ледника я озирал полмира,
     трижды тонул, дважды бывал распорот.
     Бросил страну, что меня вскормила.
     Из забывших меня можно составить город.
     Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
     надевал на себя что сызнова входит в моду,
     сеял рожь, покрывал черной толью гумна
     и не пил только сухую воду.
     Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
     жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
     Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
     перешел на шепот. Теперь мне сорок.
     Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
     Только с горем я чувствую солидарность.
     Но пока мне рот не забили глиной,
     из него раздаваться будет лишь благодарность.
     
  Иосиф бродский -Сретение, Бродского вообще всего можно читать и разбирать.

Вот самые самые

VI
И чем жирнее, тем тяжеле...
О, русский глупый наш народ,
Скажи, зачем ты в самом деле
Так долго носишь гнет господ?
Зачем в военную годину,
Уже держа в руках дубину,
Еe ты рано отпустил?
Иль ты забыл, иль ты простил,
Что не француз и не татарин,
Нe швед, не немец, не поляк,
А только он твой главный враг -
Рабовладелец, русский барин?
Иль на авось по старине
Ты понадеялся вполне?

С. Пушкин "Евгений Онегин"

Нет рабства безнадёжнее, чем рабство тех рабов,
Себя кто полагает свободным от оков.

Гёте

По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.

Вдали над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.

И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.

Над озером скрипят уключины
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный
Бесмысленно кривится диск.

И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной
Как я, смирен и оглушен.

А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas!»* кричат.

И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.

И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.

И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.

И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.

Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.

И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.

В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.

А. Блок

Извеняюсь за кривую разметку выше. Но вроде как все читабельно

Дуглас Мэллок

Good timber does not grow with ease:
The stronger wind, the stronger trees;
The further sky, the greater length;
The more the storm, the more the strength.
By sun and cold, by rain and snow,
In trees and men good timbers grow.

Хо­ро­ший лес не вы­рас­тить в покое:
Тем лучше он, чем гром­че ветер воет;
Длин­нее ствол, коль даль­ше до небес;
Чем креп­че буря, тем на­деж­ней лес.
Под сне­гом и до­ждем, жарой и сту­жей
Ха­рак­тер креп­нет в де­ре­ве — и в муже.

Вы помните,
    Вы все, конечно, помните,
    Как я стоял,
    Приблизившись к стене,
    Взволнованно ходили вы по комнате
    И что-то резкое
    В лицо бросали мне.
   
    Вы говорили:
    Нам пора расстаться,
    Что вас измучила
    Моя шальная жизнь,
    Что вам пора за дело приниматься,
    А мой удел -
    Катиться дальше, вниз.
   
    Любимая!
    Меня вы не любили.
    Не знали вы, что в сонмище людском
    Я был, как лошадь, загнанная в мыле,
    Пришпоренная смелым ездоком.
   
    Не знали вы,
    Что я в сплошном дыму,
    В развороченном бурей быте
    С того и мучаюсь, что не пойму -
    Куда несет нас рок событий.
   
    Лицом к лицу
    Лица не увидать.
    Большое видится на расстоянье.
    Когда кипит морская гладь,
    Корабль в плачевном состоянье.
   
    Земля - корабль!
    Но кто-то вдруг
    За новой жизнью, новой славой
    В прямую гущу бурь и вьюг
    Ее направил величаво.
   
    Ну кто ж из нас на палубе большой
    Не падал, не блевал и не ругался?
    Их мало, с опытной душой,
    Кто крепким в качке оставался.
   
    Тогда и я
    Под дикий шум,
    Но зрело знающий работу,
    Спустился в корабельный трюм,
    Чтоб не смотреть людскую рвоту.
    Тот трюм был -
    Русским кабаком.
    И я склонился над стаканом,
    Чтоб, не страдая ни о ком,
    Себя сгубить
    В угаре пьяном.
   
    Любимая!
    Я мучил вас,
    У вас была тоска
    В глазах усталых:
    Что я пред вами напоказ
    Себя растрачивал в скандалах.
   
    Но вы не знали,
    Что в сплошном дыму,
    В развороченном бурей быте
    С того и мучаюсь,
    Что не пойму,
    Куда несет нас рок событий...
    . . . . . . . . . . . . . . .
   
    Теперь года прошли,
    Я в возрасте ином.
    И чувствую и мыслю по-иному.
    И говорю за праздничным вином:
    Хвала и слава рулевому!
   
    Сегодня я
    В ударе нежных чувств.
    Я вспомнил вашу грустную усталость.
    И вот теперь
    Я сообщить вам мчусь,
    Каков я был
    И что со мною сталось!
   
    Любимая!
    Сказать приятно мне:
    Я избежал паденья с кручи.
    Теперь в Советской стороне
    Я самый яростный попутчик.
   
    Я стал не тем,
    Кем был тогда.
    Не мучил бы я вас,
    Как это было раньше.
    За знамя вольности
    И светлого труда
    Готов идти хоть до Ла-Манша.
   
    Простите мне...
    Я знаю:  вы не та -
    Живете вы
    С серьезным, умным мужем;
    Что не нужна вам наша маета,
    И сам я вам
    Ни капельки не нужен.
   
    Живите так,
    Как вас ведет звезда,
    Под кущей обновленной сени.
    С приветствием,
    Вас помнящий всегда
    Знакомый ваш
       Сергей Есенин.

1924

И еще.

W. Blake "Tiger'

Tiger! Tiger! burning bright
In the forests of the night,
What immortal hand or eye
Could frame thy fearful symmetry?

In what distant deeps or skies
Burnt the fire of thine eyes?
On what wings dare he aspire?
What the hand dare sieze the fire?

And what shoulder, & what art.
Could twist the sinews of thy heart?
And when thy heart began to beat,
What dread hand? & what dread feet?

What the hammer? what the chain?
In what furnace was thy brain?
What the anvil? what dread grasp
Dare its deadly terrors clasp?

When the stars threw down their spears,
And watered heaven with their tears,
Did he smile his work to see?
Did he who made the Lamb make thee?

Поддавшись главному веленью,
Дискретной сущности моей,
Я перешел в режим творенья,
Покинув мир пустых идей.

Дмитрий Быков- "Одиннадцатая Заповедь"

Опережай в игре на четверть хода,
На полный ход, на шаг, на полшага,
В мороз укройся рубищем юрода,
Роскошной жертвой превзойди врага,
Грозят тюрьмой — просись на гильотину,
Грозят изгнаньем — загодя беги,
Дай два рубля просящему полтину
И скинь ему вдогонку сапоги,
Превысь предел, спасись от ливня в море,
От вшей — в окопе. Гонят за Можай —
В Норильск езжай. В мучении, в позоре,
В безумии — во всем опережай.

Я не просил бы многого. Всего-то —
За час до немоты окончить речь,
Разрушить дом за сутки до налета,
За миг до наводнения — поджечь,
Проститься с девкой, прежде чем изменит,
Поскольку девка — то же, что страна,
И раньше, чем страна меня оценит,
Понять, что я не лучше, чем она;
Расквасить нос, покуда враг не тронет,
Раздать запас, покуда не крадут,
Из всех гостей уйти, пока не гонят,
И умереть, когда за мной придут.

Ejik, ох, Эдгар Аллан По <3 .. приятно видеть такое здесь)

оставлю и свое любимое, пожалуй.

Федерико Гарсиа Лорка "Дождь"

Есть в дожде откровенье - потаенная нежность.
    И старинная сладость примиренной дремоты,
    пробуждается с ним безыскусная песня,
    и трепещет душа усыпленной природы.

       Это землю лобзают поцелуем лазурным,
    первобытное снова оживает поверье.
    Сочетаются Небо и Земля, как впервые,
    и великая кротость разлита в предвечерье.

       Дождь - заря для плодов. Он приносит цветы нам,
    овевает священным дуновением моря,
    вызывает внезапно бытие на погостах,
    а в душе сожаленье о немыслимых зорях,

       роковое томленье по загубленной жизни,
    неотступную думу: «Все напрасно, все поздно!»
    Или призрак тревожный невозможного утра
    и страдание плоти, где таится угроза.

       В этом сером звучанье пробуждается нежность,
    небо нашего сердца просияет глубоко,
    но надежды невольно обращаются в скорби,
    созерцая погибель этих капель на стеклах.

       Эти капли - глаза бесконечности - смотрят
    в бесконечность родную, в материнское око.

       И за каплею капля на стекле замутненном,
    трепеща, остается, как алмазная рана.
    Но, поэты воды, эти капли провидят
    то, что толпы потоков не узнают в туманах.

       О мой дождь молчаливый, без ветров, без ненастья,
    дождь спокойный и кроткий, колокольчик убогий,
    дождь хороший и мирный, только ты - настоящий,
    ты с любовью и скорбью окропляешь дороги!

       О мой дождь францисканский, ты хранишь в своих каплях
    души светлых ручьев, незаметные росы.
    Нисходя на равнины, ты медлительным звоном
    открываешь в груди сокровенные розы.

       Тишине ты лепечешь первобытную песню
    и листве повторяешь золотое преданье,
    а пустынное сердце постигает их горько
    в безысходной и черной пентаграмме страданья.

    В сердце те же печали, что в дожде просветленном,
    примиренная скорбь о несбыточном часе.
    Для меня в небесах возникает созвездье,
    но мешает мне сердце созерцать это счастье.

       О мой дождь молчаливый, ты любимец растений,
    ты на клавишах звучных - утешение в боли,
    и душе человека ты даришь тот же отзвук,
    ту же мглу, что душе усыпленного поля!

Город пал на рассвете,
              не зная об этом итоге.
Не вручались ключи,
            не въезжал генерал на коне,
Но прямые проспекты
            покорно ложились под ноги
Завершившей поход неприятельской армии -
                    мне.
В этой штатской одежде
               я встречен столицей по-свойски,
Город рано решил,
         что охрана ему не нужна!
Я последний солдат,
           уцелевший из целого войска,
И покуда я жив -
        не окончена эта война.
На бульварах весна.
           Безмятежны довольные лица -
Враг разбит,
         как узнали они из газетных тирад.
Но разбиты не все.
          Хоть один, да дошел до столицы,
И теперь не они -
          мы проводим победный парад.
И пускай на руке моей -
            бинт вместо белой перчатки,
Пусть на мне не мундир -
             одежонка с чужого плеча,
Но, печатая шаг,
         я иду по имперской брусчатке,
Их центральную площадь
               по праву победы
                              топча.
И я словно бы вижу,
           как реет полотнище флага,
И, незримы для местных,
               сияют на солнце штыки,
И брусчатка дрожит
           от беззвучного мерного шага -
То торжественным маршем
            идут вслед за мною полки.
Все, кто вышел в поход,
               кто удар наносил за ударом,
Все, чьи кости
          достались собакам враждебной земли...
Спите, братья мои.
          Вы сражались и гибли недаром.
Я дошел. Я сумел.
         Это значит, что все мы дошли.
Слишком рано они
         раструбили о полной победе,
Слишком поздно они
           осознают теперь, что к чему!
Я исполнил свой долг
             без бряцания стали и меди,
Я сумел.
     Я дошел.
          Я принес в этот город чуму.

Редактировался Morti (2016-09-06 18 ч.)

Morti, весьма.

Ты знаешь, из всей этой каши
Я, кажется, понял одно, стал старше.
Я, кажется, стал глубже,
Я знаю точно, что мне важно.

С одной стороны вот утешение:
Я помню, когда у кого день рождения,
Я знаю наизусть пятьдесят телефонов,
Я помню лица, которые трудно запомнить.

Без стука вхожу в открытые двери
И многим во многом уже не верю.
Я и себе не доверяю,
Но не считаю, сколько теряю.

А теперь, и ты знаешь сама,
Потому что каблук оставляет следы – зима...

По-настоящему страшно одно,
Что каждая мысль упирается в "но".
От одного неплохого ума
Не рождаются песни, не строят дома.

Я знаю ещё, сколько я стою,
И все ещё помню, что об этом не стоит.
Я знаю о чём нельзя говорить,
Но я забыл то, что боялся забыть.

А теперь, и ты знаешь сама,
Потому что каблук оставляет следы – зима...

И. Бродский

Вам!

Вам, проживающим за оргией оргию,

имеющим ванную и теплый клозет!

Как вам не стыдно о представленных к Георгию
вычитывать из столбцов газет?

Знаете ли вы, бездарные, многие,
думающие нажраться лучше как,-
может быть, сейчас бомбой ноги
выдрало у Петрова поручика?..

Если он приведенный на убой,
вдруг увидел, израненный,
как вы измазанной в котлете губой
похотливо напеваете Северянина!

Вам ли, любящим баб да блюда,
жизнь отдавать в угоду?!

Я лучше в баре блядям буду
подавать ананасную воду!

В.В. Маяковский

Дети уходят из города
к чертовой матери.
Дети уходят из города каждый март.
Бросив дома с компьютерами, кроватями,
в ранцы закинув Диккенсов и Дюма.

Будто всегда не хватало колючек и кочек им,
дети крадутся оврагами,
прут сквозь лес,
пишут родителям письма кошмарным почерком
на промокашках, вымазанных в земле.

Пишет Виталик:
«Ваши манипуляции,
ваши амбиции, акции напоказ
можете сунуть в...
я решил податься
в вольные пастухи.
Не вернусь. Пока».

Пишет Кристина:
«Сами учитесь пакостям,
сами играйте в свой сериальный мир.
Стану гадалкой, ведьмой, буду шептать костям
тайны чужие, травы в котле томить».

Пишет Вадим:
«Сами любуйтесь закатом
с мостиков города.
Я же уйду за борт.
Буду бродячим уличным музыкантом.
Нашел учителя флейты:
играет, как бог».

Взрослые
дорожат бетонными сотами,
бредят дедлайнами, спят, считают рубли.
Дети уходят из города.
В марте.
Сотнями.
Ни одного сбежавшего
не нашли.

Лёха Никонов - «Я проткнул свою руку шилом»

+.

Лёха Никонов "Они хуже говна":
Они хуже говна,
они отвратительней смысла,
давно бы уже пора
их всех завалить по быстрому.
Их серая форма - грязь,
им снятся позорные сны,
они по любому - мразь,
Их называют - козлы,
пидоры, хуесосы, твари,
легавые суки, уроды.
И пока мы их,блядь,не завалим,
не будет свободы.

Уильям Эрнст Хенли "Непокорённый":
Из-под покрова тьмы ночной,
Из чёрной ямы страшных мук
Благодарю я всех Богов
За мой непокорённый дух.

И я, попав в тиски беды,
Не дрогнул и не застонал,
И под ударами судьбы
Я ранен был, но не упал.

Тропа лежит средь зла и слёз,
Дальнейший путь не ясен, пусть,
Но всё же трудностей и бед
Я, как и прежде, не боюсь.

Не важно, что врата узки,
Меня опасность не страшит.
Я — властелин своей судьбы,
Я — капитан своей души.

ГрОб "Поперёк":
Не вейся шестерёнкой в механизме государства
Армейской мясорубке не давай себя сжевать

Назло!
Поперёк!

Сторонникам порядка навреди как можно больше
В проигранной войне сопротивляйся до конца

Назло!
Поперёк!

Шагай на красный цвет и нарушай правопорядок
Законам и запретам поступай наперекор

Назло!
Поперёк!

На всякое насилье отвечай сопротивленьем
В безликом окруженьи будь всегда самим собой

Назло!
Поперёк!

В минуту молчания ори как можно громче
По линованной бумаге ты пиши напоперёк!

Назло!
Поперёк!

Делай с нами,
делай как мы,
делай лучше нас!

Расскажи мне на ночь сказку

Про чудесный лес,

Нарисуй волшебной краской

Радость до небес.

Там сердца соединяют

Грёзы, как мосты,

От цветка к цветку порхают

Бабочки-мечты.

Зреют там на тонкой ветке

Сны, как виноград.

Из затерянной беседки

Виден звездопад.

Ты придумай три желанья

И беги сюда,

И исполнит обещанья-

Синяя звезда.

Ты сорви с ветвей высоких

Самый сладкий сон.

Положу себе под щёку

Я твою ладонь.

Будет сон тихонько сниться,

Мир укутав в ночь,

Пусть уходят вереницей

Все печали прочь...

Расскажи мне на ночь сказку

Про волшебный лес.

Пусть повеет доброй лаской

От его чудес.